Первые люди на луне

Классика жанра sci-fi, написанная в самом начале ХХ-го века, поэтому сильно критиковать было бы не очень красивым. Для того времени этот роман просто божественен да и в наше время читается с интересом. Конечно, спустя сотню лет непрерывного научного прогресса, в частности прогресса в изучении Луны, представления и спекуляции Уэллса об этом спутнике выглядят очень наивно. Впрочем, если представить, что речь идёт не о Луне, а о какой-то далёкой экзопланете, то наивность описание Луны уже не бросается в глаза и роман читается бодрее. Больше всего мне понравилось описание внутренних переживаний и рефлексий главного героя, оказавшегося один, на чужой и опасной планете. Увы, эта часть была довольно короткой. Еще из минусов можно отметить то, что книга слишком затянута. Был момент, когда напрашивался логичный конец, но Уэллс зачем-то решил дать волю своей фантазии и написать еще 4 главы, которые выглядели высосанными из пальца. Но, впрочем, даже эти филлеры было интересно читать – всё же в писательском таланте Уэллсу не откажешь. В общем, не знаю, стоило ли эта книга столь долгого чтения.

The Time Machine by H. G. Wells

Прочитал то, что должен был прочесть еще давно – роман Герберта Уэллса “Машина Времени”.

Сюжет описывает деградацию и упадок человечества далёкого будушего – к 800 000 году люди пришли к двум разным эволюционным путям: к элоям – расе добрых беспечных, глупых беспомощных существ, которые весь день поют, танцуют и смеются, не работая и не имея никаких забот. И к морлокам – злобным жестоким подземным тварям, живущим в ночи и питающимися элоями (в буквальном смысле). Роман считается классикой научно-фантастического жанра, хотя на мой взгляд, в нём больше политико философского.
Новелла написана в далёком 19 веке, в контексте классового расслоения того времени между рабочими и буржуазной элитой в британском обществе, но в наше время она выглядит ещё более актуальной, на мой взгляд.
Сейчас, по прошествии времени, стало очевидно, что в постиндустриальном обществе классовые различия в странах первого мира стираются с каждым поколением, и рабочий класс уже перестал быть низшим, перейдя на ступень среднего класса. Сейчас роли морлоков и элоев отведены не классам, а цивилизациям. Элои сегодняшнего времени – это население золотого миллиарда, представители европейской цивилизации. Так же, как в романе, они беспечны, наивны, слишком добры,  миролюбивы, склонны к травоядной жизни, трусости и к моральному упадку. С другой стороны мы имеем другие цивилизации – русскую (которая отдаляется от европейской вот уже 100 лет подряд), африканскую, исламскую и китайскую. Это и есть те самые морлоки, описанные Уэллсом, которые постепенно пожирают представителей деградировавшего золотого миллиарда.
Во время чтения у меня не было пиета ни в сторону злобных ночных каннибалов, ни в сторону улыбчивых солнечных дегенератов.  Две эти эволюционные ветви человечества имели один вектор направления – направление в пропасть.  К “элоям” и “морлокам” нашего времени у меня точно такое же отношение.

Время жить и время умирать

Хорошо наше нацистское движение

— Кстати, помнишь Бурмейстера?

— Нашего учителя математики?

— Вот именно. Ведь я тогда по милости этого осла вылетел из седьмого класса. Из-за истории с Люси Эдлер. Неужели ты забыл?

— Конечно, помню, — отозвался Гребер. Но он все забыл.

— Уж как я его тогда просил ничего не говорить директору! Нет, сатана был неумолим, это, видишь ли, его моральный долг и все такое. Отец меня чуть не убил. Да, Бурмейстер! — Альфонс произнес это имя с каким-то особым смаком. — Что ж, я отплатил ему, Эрнст. Постарался, чтобы ему вкатили полгодика концлагеря. Ты бы посмотрел на него, когда он оттуда вышел! Стоял передо мной навытяжку, и теперь, как увидит, в штаны готов наложить. Он меня обучал, а я его проучил. Ловко сострил, верно?

— Ловко.

Альфонс рассмеялся. — От таких шуток душа радуется. Тем и хорошо наше нацистское движение

Read more

Интересные отрывки из Фауста

Воспоминания о прошлом

Вы вновь со мной, туманные виденья ,

Мне в юности мелькнувшие давно…

Вас удержу ль во власти вдохновенья?

Былым ли снам явиться вновь дано?

Из сумрака, из тьмы полузабвенья

Восстали вы… О, будь, что суждено!

Как в юности, ваш вид мне грудь волнует,

И дух мой снова чары ваши чует.

Вы принесли с собой воспоминанье

Весёлых дней и милых теней рой;

Воскресло вновь забытое сказанье

Любви и дружбы первой предо мной;

Всё вспомнилось: и прежнее страданье,

И жизни бег запутанной чредой,

И образы друзей, из жизни юной

Исторгнутых, обманутых фортуной.

Кому я пел когда-то, вдохновенный,

Тем песнь моя – увы! – уж не слышна…

Кружок друзей рассеян по вселенной,

Их отклик смолк, прошли те времена.

Я чужд толпе со скорбью, мне священной,

Мне самая хвала её страшна,

А те, кому моя звучала лира,

Кто жив ещё, – рассеяны средь мира.

***

Стремление к самоубийству

Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный

Блестит у ног моих поверхностью зеркальной,

И светит новый день в безвестной стороне!

Вот колесница в пламени сиянья

Ко мне слетает! Предо мной эфир

И новый путь в пространствах мирозданья.

Туда готов лететь я – в новый мир.

О наслажденье жизнью неземною!

Ты стоишь ли его, ты, жалкий червь земли?

Да, решено: оборотись спиною

К земному солнцу, что блестит вдали,

И грозные врата, которых избегает

Со страхом смертный, смело нам открой

И докажи, пожертвовав собой,

Что человек богам не уступает.

Пусть перед тем порогом роковым

Фантазия в испуге замирает;

Пусть целый ад с огнем своим

Вокруг него сверкает и зияет, –

Мужайся, соверши с весельем смелый шаг,

Хотя б грозил тебе уничтоженья мрак!

***

Уныние и хандра

Что ни надень, всё мучусь я хандрою,

И уз земных не в силах я забыть.

Я слишком стар, чтоб тешиться игрою,

И слишком юн, чтоб без желаний быть.

Свет ничего не даст мне, я уверен.

‘Умерен будь! Лишь будь умерен!’ –

Вот песня вечная у нас.

Она терзает наши души,

Её поют нам хрипло в уши

И каждый день и каждый час!

Встаю ли утром – ждут меня страданья:

Я убеждён, что долгий день пройдёт

И мне не даст, я знаю наперёд,

Ни одного достичь, ни одного желанья!

Мгновенье радости почую ли душой –

Вмиг жизни критика его мне разрушает

И образы, лелеянные мной,

Гримасою ужасной искажает.

Когда же ночь спускается и мне

С тоской в постель приходится ложиться,

Не знаю я покоя и во сне:

Мне сон жестокий будет сниться.

Тот бог, который жив в груди моей,

Всю глубину её волнует:

Он правит силами, таящимися в ней,

Но силам выхода наружу не дарует.

Так тяжко, горько мне, что жизнь мне не мила –

И жду я, чтоб скорей настала смерти мгла.

***

Саморефлексия 

Кто философствует, тот выбрал путь плохой,

Как скот голодный, что в степи сухой

Кружит себе, злым духом обойдённый,

А вкруг цветёт роскошный луг зелёный!

Жажда любви (愛の渇き)

[Спойлеры]
Прочитал тут на днях Жажду любви у Мисимы. И честно говоря, не до конца понял парадоксальную извращённую психологию главной героини – Эцуко.
В начале она мучилась и страдала от ревности к мужу, а потом, когда он медленно умирал на больничной койке, она прямо светилась от счастья. Потом влюбилась (если это слово вообще здесь применимо) в Сабуро, и тоже начала ревновать его. Потом вынудила его признаться в любви, и когда он признался – она спонтанно решила убить его, не испытывая после этого вообще никаких чувств, кроме безмятежного спокойствия удовлетворения.
Что в ее голове происходило? Она вспомнила, как она испытывала кайф, когда умирал её любимый муж, и у нее инстинктивно появилось желание повторить этот опыт, умертвив объект своей любви уже своими руками?
Или может всё намного проще – она просто поняла, что у нее нет никакого будущего с Сабуро и что он ее не любит, и из-за своего максимального эгоцентризма решила убить его, чтобы он никому не достался? Но мне кажется, что такое объяснение было бы слишком простым и банальным.
Быть может, Эцуко испытывала какой-то необъяснимый экстаз лишь когда объект её страсти плотно соприкасался со смертью? Когда её муж лежал при смерти, то она размеренно смаковала эти моменты, испытывая счастье, а в случае с Сабуро – получила моментальное удовольствие и удовлетворение.
Сам роман мне не очень понравился, но концовка озадачила. Стал интересен мотив главной героини, захотелось разобраться в её психологии. И узнать, что для нее значит любовь и почему её любовь так тесно переплетается со смертью?
Эцуко особенно любила прогуливаться по широким тропинкам между могил, наслаждаясь тишиной кладбища, над которым простиралось огромное безмолвное небо. Это совершенно белое прозрачное безмолвие, пронизанное ароматом трав и молодых листьев, внушало Эцуко чувство глубокого единства со всем миром.
Стояла пора роста трав. Эцуко бродила по берегу реки, собирая в отворот рукава полевые хвощи и звездчатки. В одном месте вешние воды, переполнив пологий берег реки, затопили пойменные травы. Здесь росла таволга. Речка пробегала под мостом — конечный пункт бетонной автотрассы, протянувшейся от Осаки до кладбищенских ворот, перед которыми раскинулась зеленая лужайка. Эцуко всегда обходила ее по кругу, предпочитая прогуливаться привычными тропинками. «Кем ниспослано это отдохновение? — удивлялась она. — Не похоже ли оно на отсрочку смертного приговора?»
Она прошла мимо детей, игравших мячом в вышибалу, и через некоторое время оказалась посреди поляны, отгороженной от реки изгородью. На этом участке кладбищенской земли еще не было могил. Эцуко хотела было присесть, но увидела лежащего на спине паренька, который увлеченно читал поднятую над головой книгу. Это был Сабуро. Тень упала на его лицо. Он настороженно приподнялся.
При первом прочтении эти описания совершенно не привлекают внимания, но после прочтения книги эти строки читаются совершенно по-другому: в них чувствуется мрачный символизм  неизбежности смерти.

Исповедь маски

Перечитал вот спустя много лет. Говорить особо про эту книгу нечего. Просто нужно уяснить, что данная работа – это первое, что нужно прочитать при знакомстве с Мисимой, и все остальные его книги читать сквозь призму прочитанного в Исповеди. Потому что иначе высок риск понять неправильно или совершенно не понять смысла всех остальных работ Мисимы.